Внутри закончилась эпоха.
Вчера пыталась рассказать весь атомный взрыв, что творится у меня в голове. Это чувство, когда представляешь в голове храм Говарда Рорка. Отвращение, когда читаешь о Джиме Таггарте. Бессильная ярость из-за глупости и крайнее, вулканическое чувство жизни.
Сделай что-нибудь.
Мы шли по Патриаршим. Впервые лег снег. Было светло от деревьев, украшенных тонкими синими нитями электричества. Смеялись, так легко и громко, и повторяли с театральным жестом: сделай что-нибудь. тебе двадцать лет. сделай что-нибудь.
Мы с тобой - как две старые лесбиянки, которые больше не занимаются сексом.
Новогодняя ночь. Парк. Москва. Огромный пес в ногах, который боится фейерверков. Мы шутим, говорим о том, какие мы устало-старые. Через два дня узнаю, что внутренне мне - 27, и у меня кризис. А еще, чтобы не было вертолетов, нужно ложиться на край кровати и ставить одну ногу на пол.
Между этими станциями пролегли годы, но он осознавал их очень смутно и расплывчато – так все расплывается перед глазами от ветра, когда мчишься на огромной скорости.
Начать читать в поезде Атланта - лучший момент. Семь часов с перерывом на кофе. Соседи с любопытством разглядывали меня. На словах "Это какое-то средневековье" на моем лице отразилась невыносимая боль. Мне потребовалось закрыть глаза на 10 секунд, чтобы вернуть самообладание. Девушка напротив смотрела на меня огромными сопереживающими и удивленными глазами. Она работала на новогодних праздниках снегурочкой, и теперь ехала к брату на Рождество, за окнами мелькали станции, а я не возвращалась, нет. Я превращалась.
Сделай что-нибудь.
Мы шли по Патриаршим. Впервые лег снег. Было светло от деревьев, украшенных тонкими синими нитями электричества. Смеялись, так легко и громко, и повторяли с театральным жестом: сделай что-нибудь. тебе двадцать лет. сделай что-нибудь.
Мы с тобой - как две старые лесбиянки, которые больше не занимаются сексом.
Новогодняя ночь. Парк. Москва. Огромный пес в ногах, который боится фейерверков. Мы шутим, говорим о том, какие мы устало-старые. Через два дня узнаю, что внутренне мне - 27, и у меня кризис. А еще, чтобы не было вертолетов, нужно ложиться на край кровати и ставить одну ногу на пол.
Между этими станциями пролегли годы, но он осознавал их очень смутно и расплывчато – так все расплывается перед глазами от ветра, когда мчишься на огромной скорости.
Начать читать в поезде Атланта - лучший момент. Семь часов с перерывом на кофе. Соседи с любопытством разглядывали меня. На словах "Это какое-то средневековье" на моем лице отразилась невыносимая боль. Мне потребовалось закрыть глаза на 10 секунд, чтобы вернуть самообладание. Девушка напротив смотрела на меня огромными сопереживающими и удивленными глазами. Она работала на новогодних праздниках снегурочкой, и теперь ехала к брату на Рождество, за окнами мелькали станции, а я не возвращалась, нет. Я превращалась.
Комментариев нет:
Отправить комментарий